в двадцатом веке, и про бомбёжки во время Второй мировой, я уверена, не каждый англичанин знает вас так хорошо. Я восхищаюсь вами. Я преодолела расстояние в пять тысяч километров, чтобы выразить вам своё восхищение. Я молодая и глупая девчонка, но я хочу учиться. Если вы позволите мне пожить здесь немного, я буду очень благодарна. Не гоните меня. Я пришла с миром.

Постояв немного и послушав сонные всплески волн, Арина спустилась с моста и побрела вдоль набережной. Ночная набережная была удивительно красива, вдоль реки тянулись тяжёлые литые фонари в форме королевских скипетров, а густая листва платанов сияла тёмно-синими ёлочными гирляндами. Подсвеченные здания вдоль реки были удивительно величественны и красивы. Как завороженная, Арина смотрела на них и думала, что она должна быть очень счастлива увидеть всю эту красоту. Внезапно ей стало очень весело. Приехать из захолустного Краснознамённого в столицу мира, стоять на берегу этой великой реки и чувствовать себя частью этого мира. Ей казалось, что договор на Тауэрском мосту был подписан обратной стороной. Лондон милостиво разрешил ей остаться. А когда она дошла до самого красивого здания в мире – британского Парламента – и Биг-Бен величественно проиграл колокольную мелодию и отбил два удара, Арина приняла решение рассматривать все невзгоды как часть своего путешествия в «другую реальность», воспринимать их как новые уроки, которые преподносит ей Жизнь, мужественно и с лёгким сердцем. В свете нового решения восход солнца, встреченный ею на берегу Темзы напротив Парламента, показался одним из самых грандиозных моментов её жизни.

Глава 9. Бедная родственница

В понедельник утром, наконец, Арина дозвонилась до троюродной сестры из телефона-автомата. Дашка сказала, что ездила на выходные к подруге в Плимут, а на телефоне села батарейка. По голосу трудно было сказать, обрадовалась Дашка её приезду или нет, но Арину это уже не волновало. Как бы ни был прекрасен рассвет на Темзе, ночевать на улице следующую ночь не хотелось.

– Ты знаешь, – промямлила Дашка. – Мы с мужем снимаем дом, но у нас только одна комната, в остальных жильцы живут. Спать можно только в кухне на полу, но я не уверена, что Серёжа обрадуется.

– Даша, я так отлично провела мои первые три ночи в Лондоне, что готова спать на полу с превеликим удовольствием. К тому же, мне нужно разобраться, что произошло с моим жильём, которое я оплатила вперёд, и найти колледж. После этого я, возможно, оставлю тебя в покое.

– Ладно, – Дашка тяжело вздохнула. – Серёжа возвращается только в среду вечером, поэтому можешь две ночи ночевать в моей комнате. Я тебе объясню, как доехать. В какой гостинице ты сейчас находишься? Где? Напротив Парламента? Не фига себе ты гостиницы выбираешь!

Дашка встретила её на автобусной остановке, утиной походкой пробираясь сквозь толпу и переваливая с боку на бок семимесячный живот.

«Почему родители говорили, что мы похожи? – удивилась Арина, разглядывая сестру издалека. – Я высокая и худая, Дашка маленькая и коренастая. Руки вон какие накачанные, грудь большая. Впрочем, может, это от беременности. Если только черты лица схожие, да и то, у меня немецкий нос, с горбинкой, а у неё русский, вздёрнутый. Характер, должно быть, вздорный… А вот взгляда у неё такого не было. Делового, цепкого, оценивающего. Наверное, это уже лондонское».

– Я не знала, что ты беременная, – пробормотала Арина, – а то бы добралась до тебя сама.

– Да ладно, – махнула рукой Дашка, – всё равно целыми днями дома сижу. В гостинице как узнали, что я беременная, сразу отправили на покой. По закону они не имеют права меня выгонять, я могу работать хоть до самых родов, но при этом они должны найти мне нетяжёлую работу, не давать дополнительных нагрузок, переработок, избавить от разных стрессовых ситуаций, позволять вовремя ходить на обед и регулярно делать перерывы. Если бы я работала в офисе, да ещё среди англичан, всё бы так и было. Но если бы ты знала, что творится у нас в ресторане, ты бы поняла, что такого режима беременной женщине просто невозможно обеспечить, а не обеспечить нельзя, потому что я на них в суд могу подать. Поэтому они сделали хитро. Они перестали меня приглашать. Поскольку у меня контракт на частичную занятость, то есть нет постоянной нагрузки, они приглашали меня, когда есть необходимость. Теперь они делают вид, что необходимости нет. Мол, лето, все в отпусках, поэтому они сами справляются. И не придерёшься ни с какой стороны. Я-то знаю, что всё равно какая-то работа есть, и кого-то они приглашают, но они всегда могут сказать: «О, нам нужен человек, который может тяжёлые подносы носить, а она не может». Поэтому я уже два месяца дома сижу. Даже хорошо, что ты приехала, может, в кино сходим или на концерт.

– Боюсь, мне немного не до концертов, – вздохнула Арина, вкратце пересказывая историю своих злоключений. – Честно говоря, я была бы рада просто нормально поесть и выспаться.

– С арабами можно иметь дело, но не со всеми, – произнесла Дашка, выслушав Аринин рассказ. – Если кто здесь давно живёт и уже адаптировался, работу нормальную нашёл, они к тебе приставать не станут – здесь с этим строго, а там, где они живут общинами, они совсем не акклиматизируются. Рожают кучу детей, сидят на шее у государства.

– Откуда же они здесь взялись?

– С Ближнего Востока. Ирак, Иран, Пакистан, главным образом. Сначала от войны бежали, потом жён, детей, родителей привезли, потом расплодились. Эта фишка называется «воссоединение семьи». Мол, если человек приехал жить и работать в Англию, он имеет право привезти свою семью. Это же не гуманно – разлучать человека с его женой и детьми. А если у него ещё престарелые родители, которых он содержать должен, или малолетние братья и сёстры, которых он материально поддерживает – у них там на востоке вся родня друг за друга завязана – то государство должно поддержать его в этом благом намерении. Англичане поначалу пытались быть гуманистами, а потом им это боком вышло.

– Слушай, у нас половина родни в Германию переехала по тому же принципу, и я никогда не думала, что это неправильно. Тогда ведь тоже началась программа оказания помощи репрессированным семьям, которые оказались жертвами режима в виду своей национальности. Тётя Эльза уезжала, она не только мужа и детей взяла, они всем кланом выехали – братья, сёстры, племянники, свёкры. Тогда даже модно было вступать в браки с русскими немцами, собирающимися за рубеж. Даже поговорка ходила: «Немецкая жена – не роскошь, а средство передвижения». Германия их всех жильём обеспечила, паспорта выдали, на бесплатные курсы немецкого языка отправили. Я тогда думала, как хорошо, что ты не одинок в чужой стране. Потом жалела, что через несколько лет лавочку прикрыли, и я уже не могу присоединиться к ним как племянница. Мне сказали, что слишком дальняя родня, и теперь воссоединяют только мужей с жёнами и несовершеннолетних детей с родителями. А я вообще полукровка. Фамилия русская, и в паспорте тоже русской записана.

– Ну, знаешь ли, вы и так неплохо устроились. Нас никто не приглашал ехать в чужую страну на всё готовое. Если бы мы к немцам относились, и какой-то шанс был, думаешь, мы бы рванули в Британию на стартовых условиях? Три года пашем как проклятые: официантами, строителями, живём в конуре, язык по ходу учим. Теперь вот ребёнка рожать – а у нас одна комната на троих, и в доме народу полно, как в муравейнике. С какой радости вас приглашают на всё готовое в Германию?

– Да радости особой не было. Те же политические беженцы. Когда война началась, Сталин всех русских немцев в лагеря засадил, опасался потенциального вероломства с их стороны. Дедушка и его братья в лагерях сидели, им даже восемнадцати лет не было. Их родители в лагерях умерли. Когда началась перестройка и Германия предложила своим бывшим гражданам вернуться на историческую родину как жертвам политического режима, это тоже был